Хлебников, Велимир

(псевдоним; настоящее имя Виктор Владимирович, 28.10 [09.11] 1885, с. Малые Дербеты, Астраханская губерния - 28.06.1922, с. Санталово, Новгородская губерния)

   русский поэт, драматург, реформатор стиха, создатель лингвистических, социальных, философских теорий. Родился в семье ученого-краеведа, основателя природного заповедника в дельте Волги. Увлекаясь по примеру отца орнитологией, X. изучал естественные науки и математику в Казанском и Санкт-Петербургском университетах (1908-1909). Тогда же посещал кружок символистов у Вяч.Иванова на “Башне”, опубликовал ритмическую прозу “Искушение грешника” (1908).

   Слава Х.-новатора началась со стихотворений “Зверинец”, “Заклятие смехом”, “Бобэоби” (1908-1909). В 1910 он вошел в группу “Гилея”, где был провозглашен “гением, великим поэтом современности”. Его теоретические изыскания, словотворчество, “взрыв глухонемых пластов языка” стали важнейшим источником поэтики русского футуризма. X. последовательно возражал против сближения группы “Гилея” с итальянским футуризмом и вместо заимствованной журналистами “клички” дал новому движению имя “будетлянство”, подчеркнув его самостоятельность. По свидетельству поэта Б.Лившица, Маринетти назвал будетлянство метафизикой, не имеющей ничего общего с футуризмом.

   Эстетическая концепция X. не ограничена какой-либо из поэтических систем, но ряд ее черт соотносится именно с экспрессионистским и миропониманием, и образностью. В основе познания, по X., лежит интуитивизм, понимание мира как организма в бесконечном становлении и, соответственно, поэтического текста как индивидуальной органической структуры: “Если мы имеем пару таких слов, как двор и твор, и знаем о слове дворяне, мы можем построить слово творяне - творцы жизни” (“Наша основа”). Эксперименты с “внутренним склонением” слов и “заумным языком” были шире понятия “слов на свободе” Маринетти. Основываясь на фольклорных традициях, X. предполагал населить “новой жизнью, вымершими или несуществующими словами оскудевшие волны языка”, создать “мировой язык”, способный соединить людей в Ладомир Духа.

   В 1910-е X. принимал участие в деятельности “будетлян”, но, в отличие от позитивистских устремлений большинства футуристов, он, как и его постоянный герой, “юноша-пророк”, сосредоточивался на мотивах судьбы и смерти (пьеса “Ошибка смерти”, 1915, сверхповесть о сверхчеловеке “Зангези”, 1920-1922), магии чисел (“Доски судьбы”). “Самые чуткие горят предвидением”,- утверждал он, предсказывая на страницах альманаха “Пощечина общественному вкусу” (1912) революционные потрясения (“Некто 1917”), а в декабре 1921 провидел свою кончину: “Люди моей задачи часто умирают тридцати семи лет”. Число в понимании X. было сущностней слова, но столь же мифологично: “Похожие на дерево уравнения времени, простые, как символ [...], перевернуты уравнениями пространства”, где “два движения в одном”, а “будущее влияет на прошлое”. Мифологизм, обращение к началам бытия, к народному примитиву сближало творчество поэта и русских художников-примитивистов. Поэма X. и А.Крученых “Игра в аду” с иллюстрациями Н.Гончаровой и М.Ларионова (1912) была одной из первых русских литографированных книг, стилистически близких немецкой экспрессионистской книге (А.Деблин “Старая фрейлина и Смерть” в оформлении Л.Кирхнера, 1913). Напряженно-драматическое ощущение жизни, свойственное экспрессионизму, выявилось как в лексике и ритмических контрастах текста, так и в свето-теневых и композиционных сдвигах литографий, особенно во втором издании “Игры в аду” (1913), оформленном О.Розановой и К.Малевичем. Другая книга X. - “Изборник стихов” (1914) - вышла с рисунками П.Филонова*, в которых реализованы представления поэта о лесных привидениях, мавах-русалках и “рыбьей песне на устах”. Та же языческая стихия сближает поэму X. “Поэт” с музыкой “Весны священной” И.Стравинского.

   Не выделяя себя из природной среды в ее безначальном и бесконечном существовании, X., подобно европейским экспрессионистам, ощущал темные стороны цивилизации. Вдохновлявший футуристов технический прогресс предстает у него олицетворением самоуничтожения человечества. В поэме “Змей-поезд” (1910) железнодорожный состав обращается в чудовищного дракона, пожирающего пассажиров; в сверхповести “Дети Выдры” (1911-1913) людей губит тонущий корабль; в поэме “Журавль” (1909) возникает образ чугунной птицы, которая, “шагая по небу ногами могильного холма с восьмиконечными крестами, раскрыла далекий клюв и половинками его замкнула свет”.

   Деструктивному началу, выразившему “дикий пляс” цивилизации, противостоит человек, но не в позитивистской броне героя, а в сложной, текучей ипостаси, соединяющей первобытный примитив (“И и Э”, 1911-1912, “Вила и Леший”, 1912), инфантильность (“Снежимочка”), черты юродивого и пророка, нового Заратустры (“Зангези”). Таков в экстатическом порыве поэт: “Я [...] весь род людей сломал, как коробку спичек, и начал стихи читать. / Был шар земной/ Прекрасно схвачен лапой сумасшедшего./- За мной! / Бояться нечего!” Но ощущение всесильности человека-творца не противоречит чувству любви и доброте: “Я Господу ночей готов сказать: "Братишка!" / - И Млечный Путь / Погладить по головке”.

   С особой силой мотив жалости к человеку проявляется у X. в годы войны и революции. Призванный в действующую армию (1916), он вынужден был “жить в мире смерти”: “Правда, что юноши стали дешевле? Дешевле земли, бочки воды и телеги углей?” Его отношение к “саморезке войны” ничем не напоминало прославления войны как единственной гигиены мира у итальянских футуристов: “Мы были жратвою чугуна, Жратвою, - жратва!” В произведениях X. периода войны и революции физиология граничит с космологией: “Из трупов, трав и крови щи / Несем к губам, схватив полетом...” Настроения поэта созвучны пацифизму экспрессионистов, которые, как и он, выражали “эстетику боли” и профетические мотивы “победы числом и словом над войной и смертью”. Окровавленному мечу поэт противопоставлял космический образ мяча-Земшара: “Ветер - пение, / Кого и о чем? / Нетерпение / Меча стать мячом” (“Война в мышеловке”).

   С 1915 X. разрабатывал утопическую идею Правительства Земного Шара из 317 председателей, способных установить справедливый миропорядок. Он предполагал “в первую голову призвать к исполнению председателей Земного Шара повинности следующих лиц: Тристана Тцара, Стефана Цвейга, Рене Шикеле*, о чем передать через Якобсона”. Сходные моменты присутствовали в деятельности лидера берлинских дадаистов Й.Баадера, провозгласившего себя в 1919 Президентом Земного Шара и высшим Дада (Oberdada). Одним из космических символов для Баадера и X. был Млечный путь. У X. он распадался на Млечный путь изобретателей и приобретателей, а для Баадера ассоциировался с “Клубом голубого Млечного пути”, созданным вместе с Хаусманом в Берлине.

   Оставаясь по убеждениям человеком “вне быта и жизненных польз”, X. не имел дома и семьи, странствовал подобно дервишу по России, Украине, Кавказу, дойдя в 1921 до Ирана. Ему пришлось побывать в тифозном госпитале (1916) и нервной лечебнице (1919), испытать триумф, когда его провозглашали Королем Времени, и тяжесть подозрений в сумасшествии. Истощенного голодом и болезнями Хлебникова перевезли из Москвы в новгородскую деревню Санталово, где он скончался.

   В первом номере альманаха группы эмоционалистов “Абраксас” в октябре 1922 было посмертно напечатано письмо X. М.Кузмину - своеобразный образец экспрессионистской прозы: “Я сижу, кусаю губы и не знаю, что мне делать: разделить ли поровну свои богатства между уксусной эссенцией и бумагой для последнего письма, или же послать кому-то грозный вызов, грозное объявление войны на жизнь и смерть. Воображаю, что это кусание ногтей продолжится и за гробом, если я только притворюсь мертвым, а мне поверят!..”

   С.Спасский, участник выступлений русских экспрессионистов, вспоминал о глубоком влиянии X. на молодых поэтов. В 1920-е его органическую близость эстетике экспрессионизма признавали А.Луначарский*, К.Дрягин, затем Б.Михайловский. Оказывая влияние на последующие поколения поэтов, в частности обэриутов, X. наметил, по словам О.Мандельштама, “исторически небывший путь российской речевой судьбы”. Однако в последующие годы, когда экспрессионизм рассматривался как “буржуазное” и “формалистическое” искусство, эта линия изучения творчества X. не получила развития.

   Соч.\ Творения. М., 1986; Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1-6. М., 2000-2006; Собрание сочинений: ВЗт. СПб., 2001.

   Лит.: Дуганов Р.В. Велимир Хлебников. Природа творчества. М., 1990; Изюмская М. Берлин, дада и Россия// Терентьевский сборник. 2. М., 1998; Григорьев В.П. Будетлянин. М, 2000; Мир Хлебникова / Сост. В.Иванов, З.Паперный, А.Парнис. М., 2000.

   В. Терёхина