Кашшак, Лайош

(Kassák, Lajos)

(21.03.1887, Эршекуйвар, ныне г. Нове Замки, Словакия - 22.07.1967, Будапешт)

   венгерский поэт, прозаик, эссеист, художник, теоретик искусства. Отец, словак по происхождению, был подсобным рабочим в аптеке, мать - прачкой. С детства не терпевший регламентации и принуждения, К. со второго класса бросил гимназию и был отдан учеником в слесарную мастерскую. Затем работал в г. Дере и на столичных заводах, участвовал в рабочем движении, свободное время отдавая самообразованию. В 1909, будучи безработным, отправился в пешее путешествие по Австрии, Германии, Бельгии, Франции с целью познакомиться с западной жизнью и культурой и, вернувшись, решил посвятить себя литературе.

   В печати стихи К., тогда уже члена венгерской социал-демократической партии, стали появляться в 1909. В них он еще шел по стопам самого видного из венгерских “рабочих поэтов”, подражателей Ш.Петефи, Ш.Чизмадии, а также авторов символистско-импрессионистского журнала “Нюгат” (“Nyugat”, “Запад”). В 1913 примкнул к группе анархистов-антимилитаристов, а осенью 1915, окончательно порвав с социал-демократами из-за их милитаризма, основал собственный журнал “Тетт”*, закрытый через год после резко антивоенного-“интернационалистского”, как прямо гласил его подзаголовок, - номера. В этом журнале, выдвинувшем программу радикального улучшения общества и антиэстетского обновления литературы, появилось уже отчетливо самостоятельное стихотворение К. “Мастеровые” (“Mesteremberek”, 1915) - патетический манифест нового, коллективистски мыслящего поколения, жаждущего не слов, а дел, полного решимости преобразить мир равно “в Риме, Париже, Москве, Берлине, Лондоне и Будапеште”.

   Собственно экспрессионистский период творчества К. начинается с выхода стихотворного сборника “Эпос в вагнеровской маске” (“Eposz Wagner maszkjában”, 1915), который разоблачал “черную, отвратную огненно-кровавую грязь” войны и с издания (1916) нового, “активистского” (“Активизм”*) журнала “Ma”*, по направлению близкого немецкому журналу “Акцион”*. “Эпосом” сборник был назван в силу его прямой антилиричности, противополагаемой слишком пассивной, в первую очередь - нюгатовской - “размягченности”. С Вагнером же этот “эпос” ассоциировался потому, что К. в его музыке находил некое сумрачно-громогласное подобие своему переживанию исторического момента как катастрофического взрыва стихий. Смятенная интонация, вызывающие эпитеты, сурово-отчужденная ритмико-лексическая энергия стиха были потрясенным и протестующим откликом на хаотический разгул войны и страдания ее жертв. Следующий сборник “Вместе с тумбой афишной” (“Hirdetö oszloppal”, 1919), вышедший в дни Венгерской советской республики, отразил, напротив, душевный подъем той поры. Здесь главенствуют патетические гимны деятельной воле, победоносной трудовой солидарности. Перед поэтическим взором словно встает собирательный образ полного нерастраченных юных сил молодого рабочего, носителя будущего, которому открывает душу и сердце автор (“Счастливое приветствие”, “Boldog Köszöntes”).

   Складывается напряженно-экстатический стиль К., в котором преобразились почерпнутая в футуризме динамическая мощь и уитменовский свободный оптимистический полет. Стих К. - как бы нерасчлененный драматический или дифирамбический речевой поток, проистекающий из жажды жизненной полноты и обновления, безотчетного желания объять сущее, воспеть “космическую”, планетарную полноту социально-творческих устремлений, которая зреет в лоне времени. Эта жизнестроительная энергия, этика душевного горения, направленная к возвышению человека, даже в своей одичности более сдержанная, мужественно целеустремленная по сравнению с более высокопарной отвлеченностью Э.Штадлера*, И.Голля* или раннего Ф.Верфеля*, стала, наряду с поэзией Э.Ади и А.Иожефа*, почвой, питавшей венгерскую лирику XX в.

   Экспрессионистский период творчества К. завершился сборником “Костры поют” (“Máglyák énekelnek”, 1920), который он, отбыв тюремное заключение после падения Венгерской советской республики, выпустил в эмиграции в Вене. Сборник, воссоздающий в субъективно-эмоциональном преломлении недолгую историю социалистической Венгрии 1919, представляет собой тот же спонтанно изливающийся монолог, хотя общий тон трагичней, эмоциональный напор стихов - почти стихотворений в прозе - ослаблен, исторический фон условен. Энтузиастические ноты сохраняются, но “цель” отодвигается в некоторую неопределенность. (“Вера - кострами. / Костры - песней. / Цель! Цель! / Радостными жизненными стягами полощется перспектива”.) Неудача революции в Венгрии, как перед тем и прямая размолвка с коммунистами, обвинившими в июле 1919 журнал “Ma” в “декадентстве”, укрепили несогласие К. с революционным догматизмом и с идеей “партийности” литературы. Отвлеченность освободительной цели все же, вопреки узко-политической сиюминутности, означала и верность ей во имя “вечной революции” духа.

   Художественно слабее ранняя проза К., где натуралистические приемы сочетались с напыщенной символистичностью (сб. новелл “Оплакиванье жизни”, “Eletsiratás”, 1912; “Апофеоз бедной души”, “Egy szegény lélek megdicsoülése”, 1918; “Удивительный горб Калабреса”, “Khalabresz csodálatos púpja”, 1918; роман “Королевство Мишилло”, “Misilló királysága”, 1918; повесть “Трагедийные фигуры”, “Tragedias figurák”, 1919). С экспрессионизмом эту прозу лишь отдаленно связывает пристрастие к необычным, трагическим и гротесковым ситуациям, немотивированным страстям, кровавым, непредсказуемым развязкам.

   Последующие стихотворные сборники (“Мать моя мир”, “Világanyám”, 1921; “Лошадь дохнет, птицы вылетают”, “A lo meghal, a madarak kirepülnek”, 1922) запечатлели кратковременное обращение К. к дадаистскому эпатажу: вызывающему обнажению окружающей бессмыслицы. Понятие о нем могут дать заголовок стихотворения “0x0 = О” и такая зацитированная недоброжелательной критикой строка, как: “Я ЛАЙОШ КАШШАК и над нашими головами прочь летит никелированный самовар” (где “я” - противополагаемый какофоническому беспорядку островок нравственно-эмоциональной собранности). Продолжая настаивать на том, что “смысл жизни не в беспомощной вялости, а в силе” (статья “Итог и дальше”, “Mérleg és tvább”, 1922), К. выдвинул понятие “коллективного индивидуума”, как бы обобщившее этические императивы прежних стихов. “Коллективный индивидуум”, по К., - тот, поистине новый человек будущего, который возникнет благодаря всеобщим объединительным стремлениям, и его собирательный образ, свойства пока предвосхищает художник.

   В дальнейшем эта ориентация подвела К. к так называемому конструктивизму, исповедуемому в новом журнале “Мунка” (“Munka”, “Труд”, 1928-1938), который он издавал после возвращения на родину. “Конструктивизму” в обычном понимании больше отвечали, однако, лишь “геометрические” живопись и графика К., которые к 1960-м принесли ему международную известность (выставки в Париже, Швейцарии, Германии, Чехословакии, Польше, Италии). Линеарные, плоскостные построения К.-художника, в противовес хаосу, утверждали некие устойчиво-определенные, разумно упорядоченные элементы, устои бытия. В литературе же “конструктивизм” К. подразумевал, собственно, не что иное, как этическую и эстетическую конструктивность, т.е. действенную приверженность идеалам любви, братства и упорного самовоспитания в духе личной и общечеловеческой созидательной гармонии. Именно этот дух несокрушимого противостояния дисгармонии побуждал поэта Т.Райта* сравнивать тогдашнюю поэзию К. с “башней из стали” - в противоположность “башне из слоновой кости”.

   Под знаком такого требовательного альтруизма, прямо унаследованного от экспрессионистского прошлого, протекала публицистическая и поэтическая деятельность К. (сборники “Книга чистоты”, “Tisztaság könyve”, 1926; “Цветок мой, земля моя”, “Foldem, virágom”, 1935; “Знай свою свирель”, “Fújjad csak a furulyúádat”, 1939; “Под хмурыми небесами”, “Sötet egek alatt”, 1940, и др.). По-прежнему он упрямо ограждает искусство от всякой политической односторонности, что вызывало ожесточенные нападки справа и слева. “Мунка” дважды (1928, 1932) подвергся судебному преследованию и, в конце концов, перестал выходить, сам К. попал под арест за революционное “подстрекательство”, а в “Проекте платформы пролетарской литературы” (1931) московской венгерской эмиграции, наоборот, был заклеймен как “контрреволюционер”. Одиночество, на которое его обрекала независимость, окрашивало лирику К. горечью; нападкам противостояло лишь его жизнелюбие. Единство протестантства и “буколики” отозвалось и в драматически напряженной прозе К. (романы “Дни наши, дни”, “Napok, a mi napjaink”, 1928; “Пой, Марика!”, “Marika, énekelj”, 1931; “Безработные”, “Munkanélküliek”, 1932; “Мостовщики”, “Hidépítok”, 1942, и др.; сборник рассказов “Беженцы”, “Menekülök”, 1933, и др.). Художественность иногда снижалась идейной заданностью, сконструированностью. Большей непредвзятостью и безыскусной достоверностью отличаются автобиографический роман “Жизнь одного человека” (“Egy ember élete”, 1927-1935) и роман о трудных рабочих буднях столичного пригорода “Андялфельд” (“Angyalföld”, 1929).

   В 1945-1949 К. - вице-президент Венгерского художественного совета, редактор его органа, журнала “Алкоташ” (“Alkotás”, “Творчество”), а также “литературно-художественного, технического и педагогического” журнала “Кортарш” (“Kortárs”, “Современник”); тогда же он выпускает сборник новых стихов “Розы бедняков” (“Szegények rózsái”, 1949). Но оба журнала закрывают, К. перестают печатать. Осужденный на полное молчание, он ощущает себя “заживо замурованным”, “с заткнутым ртом и ушами”. Лишь после 1956 происходит как бы возвращение к “себе”, более зрелому, всепонимающему, которое увенчивается литературным и государственным признанием (премия Кошута, 1965). Сохраняющая свободную стиховую структуру поэзия К. исполняется неведомого прежде умиротворенного спокойствия, величавой, почти “библейской” простоты (сборники “Любовь, любовь”, “Szerelem, szerelem”, 1962; “Мое имущество и арсенал”, “Vagyonom és fegyvertáram”, 1963; “Дубовые листья”, “Tölgyfa levelei” 1964; посмертный - “Сядем в кружок за стол”, “Üljük körül az asztalt”, 1966 и др.). По большей части это доверительно-теплый, проникнутый элегической “доброй мудростью” (по словам П.Вереша) разговор с вечностью и собой: исповедально-философический итог и память прожитой жизни.

   Соч.: összes versei. I-II. kJc. Budapest, 1969; Válogatott versek. Budapest, 1970; Éljünk a mi idönkben. írások a képzomüvészetrol. Budapest, 1978; Egy ember élete. I-II. kk. Budapest, 1983; Az izmusok törtenete. Budapest, 1972; Март 1919. M., 1971; Современная венгерская поэзия. М., 1973; Поэзия социалистических стран Европы. М., 1976; Венгерская поэзия. XX век. M., 1982; Кашшак Л. Избранное. М., 1983.

   Лит. : Gaspar Е. Kassák Lajos, az ember és munkája. Bées, 1924; Komlós A. Az új magyar lira. Budapest, 1926; Szabó Gy. Kassák Lajos// Magyar irodalmi lexikon. I.k. Budapest, 1963; Bori I., Körner É. Kassák irodalma és festeszete. Budapest, 1967, 1987; Béládi M. Érintkezesi pontok. Budapest, 1974; GuszevJ. Vlagyimir Majakovszkij és Kassák Lajos// “As Újnak tenni hitet”. Budapest, 1977; József F. A német és a magyar aktivizmus problémalátásáról // Mitosz és utopia. Irodalom és eszmetorténeti tanulmányok. Budapest, 1995; Illés L. Elbúcsúztathatóe a “fausti ideal”? (Avangard és posztmodern világkép a magyar irodalomban - Kassák és Eszterházy.), U. o.; Deréky P. Ungarische Avangard-Dichtung in Wien 1920-1926. Wien; Köln; Weimar, 1991; TezlaA. Lajos Kassak// Hungarian Authors. Cambridge, 1978; PaSiakovaJ. Lajos Kassák. Bratislava, 1973.

   О. Россиянов