“Новая деловитость” и экспрессионизм

   К середине 1920-х экспрессионизм в Германии и других немецкоязычных странах в значительной мере исчерпал себя. Большинство вчерашних поклонников отвернулись от него в поисках искусства развлекательного, зрелищного; романтико-идеалистическая апелляция к “новому человеку”* и всеобщему “братству”* постепенно уходила в прошлое. Распространение получило понятие “новая деловитость” (“Neue Sachlichkeit”; переводится также как “новая вещественность”, главным образом применительно к изобразительному искусству и кинематографу, и “новая предметность”; менее удачный вариант перевода - “новая вещность”), которое объединило явления литературы и искусства, пришедшие на смену экспрессионизму и ставшие его демонстративной противоположностью. К наиболее известным писателям этого направления причисляют Э.Кестнера, Х.Кестена, иногда К.Цукмайера, среди художников - М.Бекмана*, Г.Гросса*, О.Дикса*, А.Канольдта. Реакцией на экспрессионистский “крик”* и пафос возмущения стала стилистика лаконичного, сдержанного высказывания (“Understatement”), холодной констатации. В литературе “новой деловитости” мятущихся героев вытесняют “обыкновенные люди”: политик, спортсмен, деловой человек, рабочий, ищущий свое место в трудных буднях; во всех сферах искусства начинает преобладать изображение актуального жизненного материала. Этот процесс происходит на фоне смены политических фаз в истории Германии, сопровождая переход от трагически-бурного периода I мировой войны, революции, путчей и инфляции к кратковременной эпохе относительной устойчивости. Наступало время иного жизнеощущения, иного образа жизни, в чем-то американизированного, включавшего увлечение техническими новшествами, радио и автомобилем, джазом и шлягером, спортом и чарльстоном, специфической “деловитостью” в моде, интерьере, облике эмансипированной женщины.

   Стремление к точности и краткости, трезвым фактам, функциональности составляло едва ли не самую заметную черту литературы и искусства Германии второй половины 1920-х. В литературе “новая деловитость”, в отличие от экспрессионизма, более всего присуща прозаическим жанрам, хотя не миновала и драматургию, и поэзию. Для поэзии теперь типична уже не абстрактная условность и насыщенность метафорикой, а рационалистическая ясность, соотнесенность с конкретной жизнью, традиционность метрики и строфики. В драматургии и театре яростный монолог сменяется “деловитым” диалогом, заземленным и даже утилитарным, он дополняется информирующими вставками, комментариями в разной форме, демонстрацией фото- и киноматериалов, “зонгами”, проясняющими смысл действия, которые нередко несут прямую публицистическую функцию. Собственно, уже на поздней стадии экспрессионизма в творчестве ряда авторов заметен некий “этос ограничения”; многие драматурги вместо экспрессионистских трагедий начинают - в ответ на ожидания зрителя-писать комедии, развлекательные пьесы.

   Различия в эстетике экспрессионизма и “новой деловитости” весьма ощутимы при сопоставлении литературы о I мировой войне. Антивоенные романы конца 1920-х представляют собой внешне беспристрастный отчет об эпизодах “окопной жизни”, взгляд с определенной дистанции, помогающей раскрывать, при внешнем спокойствии рассказчика, ужас кровавой повседневности - черты, во многом совпадающие со стилистикой американской литературы тех лет. Констатируя факты, авторы передают процесс утраты иллюзий, которыми жили молодые экспрессионисты и их герои. Эти романы оказывают теперь большее воздействие, чем патетический гнев экспрессионистов, еще недавно производивший столь сильное впечатление. Особенностью литературы “новой деловитости” некоторые критики считали ее “мужественность”, противопоставляя ее героя “фемининно-чувственному” экспрессионизму с мятежным экзальтированным юношей в центре. Герой “новой деловитости” (по возрасту не старше своих экспрессионистских предшественников) не предается несбыточным надеждам и утопическим мечтаниям, удары судьбы лишь закаляют его, учат понимать реальность и противостоять ей. Он “натренирован, как тело боксера” (К.Пинтус*), язык его лаконичен и неприкрашен. Не случайно одним из популярных жанров тех лет становится репортаж (Э.Э.Киш); но и некоторые романы снабжены подзаголовком “Bericht” (“Отчет”), указывающим, что речь идет о документальном повествовании. Подчеркивается, что главное для современного писателя - не “творить” (“dichten”), а подмечать и излагать то, что поддается наблюдению. Те же принципы утверждаются в изобразительном искусстве, где точность воспроизведения предметного, “вещного” мира становится концептуальной. В живописи, скульптуре, архитектуре признаки экспрессионизма вытесняются сдержанной лаконичностью, нейтральностью, прагматизмом. Искусство опирается на приметы современной жизни, на функциональную эстетику, воспроизведение реальных форм, прикладную полезность.

   “Новая деловитость” стала одним из проявлений культурного и политического кризиса в Германии, в первую очередь кризиса либерализма Веймарской республики. Синтез “духа” и “дела” в очередной раз оказался самообманом. “Новую деловитость” - так же, как и экспрессионизм - уже в самые ближайшие годы ждали разгром и уничтожение, а писателей и художников этих направлений - вынужденная эмиграция, скитания и нередко гибель.

   Лит.: Mayer H. Zur deutschen Literatur der Zeit. Reinbek bei Hamburg, 1967; Laqeuer W. Weimar. A Cultural History 1918-1933; Die deutsche Literatur in der Weimarer Republik / Hg. W.Rothe. Stuttgart, 1974; Kritik in der Zeit. Fortschrittliche deutsche Literaturkritik 1918-1933. Halle-Leipzig, 1983; Фрадкин И. Литература периода относительной стабилизации и экономического кризиса (1923-1933)// История немецкой литературы. Т. 5. М., 1976.

   И.Млечина