Символизм и экспрессионизм

   Хронологические рамки символизма, охватывающие период от 1860-1870-х до 1920-х, почти перекрывают время расцвета экспрессионизма. Каждое из этих течений, не ограничиваясь чисто эстетическими задачами, по-своему выразило кризисное мировосприятие переходной эпохи, ощущение исчерпанности позитивистской картины бытия, сложившейся в XIX в.; каждое проявило себя практически во всей совокупности явлений художественной культуры: литературе, изобразительном искусстве, музыке, театре, балете.

   У символизма и экспрессионизма - общие генетические корни. Отвергая эстетику натурализма, оба течения обрели опору в таких новейших идеалистических концепциях, как интуитивизм Бергсона, пессимистическая философия Шопенгауэра, “философия жизни” и учение Ницше о “сверхчеловеческом”, трактуемое как свобода, постигаемая в творческом акте. Символистское искусство, возрождая романтическую концепцию “двоемирия”, ставило целью преодолеть “низшую”, материальную оболочку бытия и обнажить “высшую”, истинную его сущность, доступную интуиции художника. Средством воплощения этой сущности в искусстве служит поэтический символ - “многоликий, многосмысленный [...], неисчерпаемый [...], неадекватный внешнему слову” (Вяч.Иванов). Используя “магический” язык соответствий, аналогий, намеков, творческая личность в символизме выступает в роли провидца и пророка. Экспрессионистская эстетика в своей исходной точке постольку сродни символистской, поскольку ее кредо - изображение не видимой оболочки, а духовной сущности предмета. Предмет очищается от всех мелких, случайных деталей и доводится до предельной обобщенности. Искусство экспрессионизма тем самым тяготеет к абстракции, к известному схематизму, к “плакатности” изображения. Ему присуща своя форма символического видения мира, но символ как художественное средство утрачивает свою многозначность и зыбкость и, сохраняя обобщенность, обретает более отчетливый, “земной” характер знака. Символистские молчание и сумрак, мягкость и полутона уступают место крику*, ярким, контрастным краскам, диссонансам и гротеску. Присущие символистскому искусству эстетизм и идеализация изображаемого сменяются в экспрессионизме декларативным антиэстетизмом, подчеркнутым огрублением и искажением видимого облика материального мира.

   Романтико-символистский дуализм бытия и сознания, ощущение разрыва между идеалом и действительностью достигают в экспрессионизме предельной остроты. Идеалом художника-экспрессиониста является не “высший”, запредельный мир, не христианское или платоническое инобытие, а земное, но преображенное в духе идеала будущее. Художник-экспрессионист, следуя принципу субъективности и деформации реальности, творя собственный художественный мир - “ландшафт души”, - выступает пророком этого преображенного будущего. Экспрессионистское мировоззрение утопично. Но поскольку главный интерес в искусстве экспрессионизма сосредоточен на действительном мире и человеке, то оно несравненно более чем символистское, открыто для современных, в том числе и политических тем (социального неравенства, несправедливости, войны, революции и т.д.), и для общественной активности.

   При всем внешнем, стилевом несходстве и даже противоположности, экспрессионизм и символизм по ряду сущностных признаков сближаются между собой. Их взаимные отношения строятся не столько на конфронтации, сколько на смещении акцентов, правда, весьма резком и существенном. Косвенно это подтверждается и преемственностью экспрессионизма по отношению к символизму. Поэтический опыт и открытия французских символистов (Бодлера, Верлена, Малларме, Рембо) сыграли существенную роль в творческом становлении немецких поэтов-экспрессионистов, а в творчестве ряда европейских художников и писателей (Ван Гога*, Мунка*, Ведекинда*, Стриндберга*), в которых экспрессионисты видели своих духовных отцов и предтеч, зачатки экспрессионистского мировидения и элементы символизма и других течений рубежа веков еще нерасчленимы.

   Лит.: Expressionismus. Der Kampf um eine literarische Bewegung/ Hg. P.Raabe. Zürich, 1987; Die literarische Moderne in Europa/ Hg. H.J.Piechotta, R.-R.Wuthenow, S.Rothemann. Bd. 1-3. Opladen, 1994; Толмачев В.M. Утраченная и обретенная реальность// Наоборот. Три символистских романа. М., 1995.

   А.Мацевич